Тревога детей и тревога родителей

Тревога родителей особенно сильно сказывается на маленьких детях. Она захватывает их и ведет к появлению страхов. О том, как взрослому поддержать себя, чтобы быть ресурсным родителем, и о том, как можно помочь ребенку, рассказывает психолог, директор некоммерческого центра «Пространство общения» Анастасия Рязанова.

Как дети проявляют свою тревогу

— Чувствуют ли дети тревогу родителей?

— Да, чувствуют. Все люди чувствуют тревогу значимых для них людей.

Для маленького ребенка родитель — очень значимая фигура. Подросток может отделить тревогу родителей от обстоятельств своей жизни, от своих собственных чувств, «отодвинуть» от себя и посмотреть на нее со стороны. А для маленького ребенка тревога родителей — это непонятное напряжение, непонятные обстоятельства его жизни. Он захвачен ею, захвачен эмоциональным полем взрослого.

Мышление ребенка эгоцентрично. Его интерпретация событий часто связана с ним самим: привычный уклад мира приходит в движение, а может быть, даже рушится, и он в этом как-то виноват. Что с этим делать — непонятно. Когда родители разводятся, дети часто винят себя. С тревогой может происходить то же самое.

— В чем проявляется тревога ребенка?

— Тревога — это стрессовая реакция, связанная с мобилизаций и повышением бдительности. Вовне она может проявляться целым спектром реакций.

Повышается реактивность ребенка, он может быть капризен и раздражителен, более физически активен, неусидчив, ему сложнее концентрировать внимание, проводить время самостоятельно, в игре, в каких-то своих занятиях.

Тревога может приводить к тому, что у ребенка формируются комплексы страхов. Ребенок начинает бояться темноты, он боится засыпать один, боится расставаться с мамой, особенно маленькие дети — это для них характерная реакция. Мама — это гарант стабильности мира. «Если с мамой что-то не то, то и с моим миром что-то не то». Естественная реакция ребенка — удержать маму крепче и надежнее, чтобы она хоть что-то ему гарантировала.

Бывает, что у детей постарше, ближе к школьному возрасту, появляются фантазии — страшные динозавры, скелеты, какие-то литературные персонажи, персонажи из фильмов. Они начинают «обрастать мясом» и подбираются ближе. Скелеты живут под кроватью и в шкафах.

Тревога довольно часто выражается в соматических вещах. Плохо себя чувствует, голова болит, физическое напряжение, заснуть не может, есть не хочет или, наоборот, у него повышается аппетит, но это бывает реже. Гастроэнтерологические проблемы бывают связаны с тревожными расстройствами, с долгим наличием тревоги. Кожные реакции тоже могут быть следствием стрессового состояния.

Какие страхи бывают у детей разного возраста

— Чего вообще боятся дети?

Около 4 с хвостиком — 5 лет у ребенка происходит когнитивный скачок. Ребенок начинает видеть более сложные причинно-следственные связи, формируется концепция настоящего, прошедшего и будущего, он осознает ход времени и понимает, что какие-то вещи конечны. Раньше у ребенка могло не быть страха, когда кто-то уходил — например, когда папа шел на работу. А теперь он начинает понимать, что он сам и мир — не одно целое и что он еще не очень умеет управлять этим миром. И у ребенка отмечается скачок тревоги. Эти тревожные комплексы и переживания могут воплощаться в пугающие фигуры.

Младшие школьники довольно часто боятся социальных ситуаций. Это период, когда человек осваивает общение в коллективе. Он уже не под такой большой защитой взрослых, и ему тревожно.

А подростки размышляют про неконтролируемость мира, про то, что они что-то не то сделают — и окажутся в ситуации позора, боятся внезапной смерти и сумасшествия. Это страхи потери контроля. Возрастные этапы развития задают некоторые типичные способы канализации тревоги — она начинает течь по тем каналам, которые в этом возрасте актуальны с точки зрения развития ребенка.

— Как родителю понять, что вот сейчас у ребенка тревога нормального уровня, а вот тут — зашкаливает и с этим надо что-то делать?

— Общий принцип такой: надо посмотреть, насколько нарушилась адаптация и как долго держатся эти изменения. У всех детей разные конституции. Есть дети подвижные, есть медленные. Есть усидчивые, есть неусидчивые. Есть склонные к бурным эмоциональным реакциям, есть более спокойные. Существует некая изначальная конституция: это тип функционирования нервной системы, баланс между процессами торможения и возбуждения в нервной системе.

Когда мы видим, что рисунок поведения ребенка сильно поменялся, то на это нужно обратить внимание. 

Если родитель видит, что ребенок расстроен, или замкнулся, или беспокойно спит, и это повторяется, то на это нужно обратить внимание. Наверное, если нечто подобное длится 2–3 недели, если ребенок не может заниматься тем, чем занимался до этого, то надо идти к профессионалу.

Но вообще помогать ребенку справиться с тревогой и с какими-то состояниями лучше сразу. Ему трудно, и ты сразу откликнулся.

Как взрослый может помочь себе: две стратегии

— Как взрослому разобраться со своей тревогой, чтобы быть ресурсным родителем?

— Поговорить с самим собой на эту тему. Что его самого пугает, с чем сложно иметь дело, про что самому трудно говорить. Например, это тема конечности, тема смерти. Родителю надо понять, какие у него убеждения про жизнь человеческую и про смерть. Хорошо идти к ребенку в спокойном, рефлексивном и осознанном состоянии, когда тебе есть что сказать и ты понимаешь, каким словами.

Современный человек часто избегает тем, связанных со смертью. Она где-то там, мы здоровы, бессмертны и успешны. И вдруг мы все, благодаря ковиду, открыли хрупкость жизни. Пока ты живешь обычной жизнью, ты можешь настаивать на том, что мир устроен справедливо, надежно или должен быть так устроен. А тут вдруг оказалось, что мир сложный, что здесь нам вообще мало что гарантировано. Разные люди по-разному переносят эту неопределенность. Для одних она может быть связана с переживанием интереса, вызова и так далее. Она бодрит, вызывает любопытство, это момент для исследования себя, для обнаружения чего-то нового.

Для других неопределенность — это разрушение мира, им сложно жить в такие периоды. «Определенно» нам или «неопределенно», зависит не только от внешнего мира, но и от нас. Важный ход — перевести внимание с мира на себя. Во-первых, на что я реагирую и что для меня самое значимое? Во-вторых, если мне важна определенность, то что я могу сделать, чтобы пространство вокруг меня стало более определенным, как я сам/сама могу быть более определенным? Что это значит «быть более стабильным и определенным»? Перевод внимания с внешнего на то, что важно для меня, на то, что даст именно мне больше покоя, стабильности, определенности — это первая стратегия.

Вторая стратегия. У нас есть длинные сценарии, устремленные в будущее из прошлого. Мы видим себя сейчас в такой-то точке этого сценария и намереваемся двигаться в другую дальнюю точку.

Попытки следовать этим длинным сценариям сейчас могут быть неуспешными. В ситуации неопределенности и усложнения обстоятельств нам нужно сосредоточиться на коротких циклах: мы действуем — и смотрим, какое влияние оказывает это действие, а затем анализируем, подходит оно нам или нет. Так мы можем породить новые сценарии.

«Хорошо, сейчас планирование на год не работает, попробуем по-другому, когда есть план условно на неделю. Он вполне реализуемый, я вижу, как я двигаюсь по этому плану, и поддерживаю свое ощущение, что я на него влияю. Я определяю свою жизнь в тех пределах, в которых это возможно». 

Действие — и наблюдение за тем, помогает ли мне это действие внести некоторую определенность в мою жизнь.

Есть пословица «Делай что должно, и будь что будет». Она про это. Есть вещи, которые сделать нужно, и мы можем их сделать. Я пробую утвердить свой порядок на той территории, которая подвластна мне. Иногда она совсем крошечная.

Коллега сказала хорошую фразу: «Наша способность создавать хотя бы небольшую определенность в периоды неопределенности — очень важное умение». 

Как поддержать ребенка в тревожный период

— Как мы можем создать ребенку «определенность в неопределенности»?

— Это какие-то ритуалы, точки совместного спокойного пребывания, когда мы играем и сохраняется порядок. Мир бурлит, но на нашем пятачке — пусть он размером 2 на 3 — мы делаем что-то и на этом мы сосредоточены. Можем с удовольствием играть, можем просто валяться, смотреть фильм, обсуждать его, читать ежевечернюю сказку на ночь, принимать ванну с пеной и уточками.

Я вспоминаю собственное детство: и папа, и мама много работали, но в выходные дни мы все вместе делали пельмени. И это такой долгий процесс, лепка пельменей… ты делаешь фарш, разминаешь его, делаешь тесто. И ощущение, что мы вместе, у нас общее пространство. Я мало в своем детстве помню таких вещей, когда мы были бы все вместе заняты очень приятным делом. Это воспоминание — а мне сейчас 46 — приходит ко мне и очень меня греет. Это важно. 

Хорошо, когда это совместное дело — повторяемое. Повторяемость создает возможность предсказания.

— Такая линия времени? Это было, это есть и будет. «По субботам у нас всегда пельмени».

— Да, да! Мы ничего не можем сделать с тем, что мир такой огромный и непредсказуемый. Мы ничего не можем сделать с гигантской пандемией, с большими процессами. Но мы можем здесь и сейчас поговорить друг с другом, порисовать, сделать картину нашей мечты, коллаж и повесить на стенку. Можем рассматривать фотографии из путешествий и говорить о том, как мы любим куда-то ездить. Это может быть грустно, потому что сейчас у нас нет такой возможности, но мы вместе погрустим, МЫ. У нас есть пространство этого МЫ.

Мы можем заботиться о собственном теле. В мире все трудно, а мы решили каждое утро делать зарядку. Мы создаем ритуал заботы о себе. Ритуалы помогают пережить неопределенность.

Детские страхи в эпоху COVID-19

— Чего сейчас, в пандемию, боятся дети?

— Разные дети — разных вещей. Кто-то смерти, кто-то потери того, что он очень любит. Не окажется там, где он любил бывать, не встретится с бабушкой, не поедет в поездку. Это касается любимых вещей, обстоятельств, мест — и прежде всего, любимых людей.

В пандемию у детей могут расцвести всякие фантазии. Коронавирус — он невидимый, как мифологическое существо. Детское сознание может его персонифицировать, превратить в невидимых чудовищ, которые набрасываются на людей. И можно разговаривать про это, играть, рисовать. Отделять. Его сознание так и делает — он преобразует это в дракона, и ребенку надо помочь с этим драконом взаимодействовать. Изучить его для начала: как он выглядит, как он пугает, какие у него стратегии.

— Ребенок понимает, что «дракон» (или «ведьма») может отнять любимого человека. Как говорить об этом с ребенком 5–6 лет?

— Главное — начать: «Я вижу, что что-то не так. И вообще, как тебе сейчас? Что происходит?»

Некоторые страхи развеиваются просто от возможности про них говорить. Они застревают в психике, ты не знаешь, что с «этим» делать, но «оно» тебя мучает. У тебя нет для него названия, ты не понимаешь, что происходит. Если у тебя есть собеседник, в нашем случае родитель, и если он спрашивает: «Ну как ты?» — и просто слушает, то появляется место, где можно чувствовать, понимать и перерабатывать свой опыт.

Когда ребенок говорит, а родитель слушает и спрашивает, у ребенка появляется возможность «это» сформулировать и выразить. «Оно» остается у родителя (есть такой термин «контейнирование») или в некотором пространстве. Ребенок высказался и получил облегчение, ситуация для него изменилась.

Родителю важно не бояться услышать то, что скажет ребенок. Нужно просто побыть с ним. Можно сказать: «Я знаю, что тебе может быть страшно, ты сердишься, я вижу». Создать пространство, в котором у ребенка могут быть разные реакции. И признание родителем того, что они могут быть, помогает ребенку.

Иногда родитель может помочь ребенку назвать его состояние. Называние позволяет психике переработать это состояние. Ребенок начинает понимать, что с ним происходит. Если у нас есть слова для обозначения, то нам легче управлять нашим состоянием.

Страх смерти: как поддержать ребенка

— А если ребенок задает вопрос о смерти?

— Около 5–6 лет дети обычно спрашивают: «Мама может умереть? А папа?»

От того, что мы знаем, что мы смертны, мы можем много чего сделать друг для друга и можем ценить друг друга. Если ребенок спросит, мама может ответить, что да, так может быть. И она может умереть, и папа, и ты. «Но сейчас мы с тобой. Что мы можем сделать сейчас, чтобы сейчас наша жизнь была лучше?» Мы говорим о том, что мы друг друга любим и заботимся, и обнимаем друг друга… Это честный ответ на вопрос, потому что в жизни такое бывает, и не только во время пандемии.

И мы говорим: «Да, так бывает, но мы надеемся и делаем то-то и то-то, чтоб этого не было». Мы говорим с ребенком о том, куда попадают умершие. Это разговор про то, есть ли загробный мир и бессмертна ли душа. Что говорить детям, зависит от того, во что верят взрослые.

Довольно часто дети размышляют про то, есть ли мир, куда отправляются те, кто уже умер, контактируют ли они с нашим миром. У меня было несколько историй, когда дети были в панических состояниях. Они впадали в это состояние, когда уходили бабушки и дедушки. Иногда достаточно поговорить про то, где теперь бабушка и дедушка.

Дети рисовали другой мир: на облаке сидят дедушка и бабушка, которые смотрят на ребенка и думают про него что-то хорошее. И начинается процесс, которому взрослый просто должен помочь развернуться.

Важно, что мы находимся в контакте с тем, что мы смертны, что момент нашей смерти нам неизвестен, просто мы сейчас стали ближе к пониманию этого. Но мы знаем, что у нас сейчас есть наша близость, наша любовь и способность создавать островки безопасности, комфорта, любви.

Текст: Анастасия Нарышкина

Фото: Коллекция/iStock