Как он общался с женой, что писал о детях и почему никого не допускал в отношения двоих
«Я женат — и счастлив. Одно желание мое, — чтобы ничего в жизни моей не изменилось: лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился», — писал Александр Сергеевич Пушкин своему другу и издателю Петру Плетневу через неделю после венчания с Натальей Николаевной Гончаровой. Создание семьи — серьезный шаг, и поэт выразил эту перемену словом «перерождение». Каким Пушкин был семьянином? Как заботился о детях? О чем беспокоился, чего ждал от семейной жизни? Мы выбрали несколько фрагментов из переписки поэта, которые дают представление об этом.
18 февраля 1831 года Александр Пушкин и Наталья Гончарова обвенчались в церкви Большого Вознесения на Большой Никитской в Москве. Свадьба эта наделала много шуму — о ней судачили в обеих столицах, обсуждали мужа и жену. И не всегда по-доброму.
«С тех пор, как он женился, это совсем другой человек, — положительный, рассудительный, обожающий свою жену. Она достойна этой метаморфозы… Когда я встречаю его рядом с его прекрасною супругою, он мне невольно напоминает портрет… маленького животного, очень умного и смышленого», — писала одна из знакомых Пушкина своей племяннице (все письма цитируются по научным изданиям. — Прим. ред.).
Настоящие друзья желали счастья: «Пушкин славный задал вчера бал, — писал дипломат Александр Булгаков. — И он, и она прекрасно угощали гостей своих. Она прелестна, и они, как два голубка. Дай бог, чтобы всегда так продолжалось». Поэт Василий Жуковский считал, что женитьба поэта подействовала на него благотворно: «Жёнка его очень милое творение. И он с нею мне весьма нравится. Я более и более за него радуюсь тому, что он женат. И душа, и жизнь, и поэзия в выигрыше».
Быть терпимым к особенностям другого
Раздражительный, вспыльчивый, жадный, меньше ростом, чем жена, — чего только современники не говорили о Пушкине после того, как он стал мужем Гончаровой. Часто сочувствовали его жене. Одна из знакомых Александра Сергеевича, которая его почему-то не любила, написала однажды в письме князю Вяземскому фразу, которая сейчас кажется смешной: «Страдальческое выражение ее [Натальи Николаевны] лба заставляет меня трепетать за ее будущность». Похоже на попытку вписать свои субъективные ощущения в сплетню — мол, нехорошо живется супруге поэта.
Кто-то из знакомых, кто Пушкиным восхищался, рисовал Гончарову ветреной и недалекой девочкой, которая была не в состоянии понять своего великого мужа, значения его творчества.
«Раз когда Пушкин читал моей матери стихотворение, которое она должна была в тот же вечер передать государю, — вспоминала дочь царской фрейлины Александры Осиповны Смирновой-Россет, периодически навещавшей Пушкиных, — жена Пушкина воскликнула: „Господи, до чего ты мне надоел со своими стихами, Пушкин!“ Он сделал вид, что не понял, и отвечал: „Извини, этих ты не знаешь: я не читал их при тебе“. — „Эти ли, другие ли, все равно. Ты вообще надоел мне своими стихами“. Несколько смущенный, поэт сказал моей матери, которая кусала себе губы от вмешательства: „Натали еще совсем ребенок. У нее невозможная откровенность малых ребят“».
Как свидетельство заинтересованного лица, — а Александра Смирнова-Россет поэта любила и проводила в его общество много времени, — оно достойно внимания. Дает понимание о той искренности в отношениях, которая существовала между Александром Сергеевичем и Натальей Николаевной.
Жена могла сказать мужу все что угодно — и не бояться никаких последствий. Она ощущала его любовь и заботу, и это было определяющим моментом их отношений.
Письма Натальи Николаевны к мужу не сохранились, но остались ее письма к брату, Дмитрию Николаевичу Гончарову. В них мы видим мудрую, спокойную женщину, заботливую в свой черед жену и деловую даму. Она по мере сил, с маленькими детьми на руках, помогала Александру Сергеевичу в делах, выполняла его поручения. Хлопотала о деньгах, просила брата помочь.
В одном из писем летом 1836 года Наталья Николаевна описывала психологическое состояние Пушкина: «…Мне очень не хочется беспокоить мужа всеми своими мелкими хозяйственными хлопотами, и без того вижу, как он печален, подавлен, не спит по ночам и, следовательно, в подобном состоянии не может работать, чтобы обеспечить нам средства к существованию: для того чтобы он мог сочинять, голова его должна быть свободной». Такие слова вряд ли написала бы «ветреница», как иногда шутя называл Пушкин жену. Их вывела рука внимательного человека, который тревожится о состоянии близкого.
Знать в подробностях жизнь детей
Своих четверых детей, которые рождались практически один за другим на протяжении тех шести лет, что Александр Сергеевич и Наталья Николаевна прожили вместе, поэт очень любил. Именно так, нарочито-грубовато — Машка, Сашка, Гришка, Наташка — называл он своих наследников и души в них не чаял.
В каждом письме к жене он делает приписки: «Цалую вас всех и крещу», «Христос с тобой и детьми», «Поцалуй детей и благослови их за меня».
Пушкина занимает все, что связано с малышами, которых он оставлял, уезжая по делам: говорит ли уже Маша, ходит ли, режутся ли у нее зубки, что за сыпь у Саши, просит поцеловать его в рыжую голову и «в круглый лоб». Сын Саша был любимцем отца, но поэт внимательно интересовался всеми своими детьми.
«Радуюсь, что Сашку от груди отняли, давно бы пора. А что кормилица пьянствовала, отходя ко сну, то это еще не беда; мальчик привыкнет к вину, и будет молодец, во Льва Сергеевича. Машке скажи, чтоб она не капризничала, не то я приеду и худо ей будет», — вот один из способов поддержки жены и детей на расстоянии, который выбрал Пушкин. Разговорный, веселый слог его писем к жене заставляет улыбаться от нежности к близким, которая читается между строк.
Проблема с кормилицей, которая оказалась пьяницей, всплывет и в другом письме Наталье Николаевне, где Пушкин мягко укоряет жену, уже без шуток: «Цалую Машу и заочно смеюсь ее затеям. Она умная девчонка, но я от нее покамест ума не требую; а требую здоровья. Довольна ли ты немкой и кормилицей? Ты дурно сделала, что кормилицу не прогнала. Как можно держать при детях пьяницу, поверя обещанию и слезам пьяницы? Молчи, я все это улажу».
Сохранилось воспоминание художника Карла Брюллова о встрече с поэтом незадолго до его гибели. Пушкин позвал Брюллова к себе и показывал ему своих детей по очереди, вынося из детской. Художник счел сцену «натянутой», потому что был уверен, что творческая жизнь с семейной несовместима. Ему показалось, что Пушкин старается внушить и гостю, и самому себе, что счастлив.
Через год после рождения сына Гриши, третьего по счету ребенка, Пушкин писал жене из очередной поездки: «Что-то дети мои и книги мои? Каково-то перевезли и перетащили тех и других? и как перетащила ты свое брюхо? Благословляю тебя, мой ангел. Бог с тобою и с детьми».
Эти строчки написаны в мае 1836 года — тогда Наталья Николаевна была беременна дочкой Наташей. Может показаться, что Александр Сергеевич грубоват, указывая на состояние жены, но он был мастером смешивать высокий и низкий стиль, часто подтрунивал в письмах над своей «жёнкой», своим «ангелом», «другом».
Смешение в одном абзаце детей, книг и беспокойства о жене показывает, что в жизни Пушкина семейная жизнь тесно переплеталась с творческой, — и то, и другое было ему важно, разделить их было невозможно.
Заботиться о чувствах близкого человека
Поэт входил во все проблемы Натальи Николаевны со здоровьем, был внимателен к ее состоянию, давал ей советы, как поберечь себя, особенно в первые годы совместной жизни: «Милый мой друг, ты очень мила, ты пишешь мне часто, одна беда: письма твои меня не радуют. Что такое … обмороки или тошнота? виделась ли ты с бабкой? пустили ли тебе кровь? Все это ужас меня беспокоит. Чем больше думаю, тем яснее вижу, что я глупо сделал, что уехал от тебя. Без меня ты что-нибудь с собой да напроказишь. Того и гляди выкинешь. Зачем ты не ходишь? а дала мне честное слово, что будешь ходить по 2 часа в сутки. Хорошо ли это?»
В письмах жене (из Москвы, Петербурга, Болдина, Михайловского, Нижнего Новгорода, Казани, Оренбурга, Симбирска, из сел Павловское и Языково), которых до нас дошло 76 штук, раскрывается повседневное течение семейной жизни, быт семьи. Поэт много пишет «жёнке» о светских визитах, встречах с друзьями, отношениях с родными и властями, описывает забавные встречи в дороге.
21 августа 1833 года Александр Сергеевич пишет из села Павловского, где он гостил у своего друга Павла Вульфа и работал: «Здесь объедаюсь я вареньем и проиграл три рубля в двадцать четыре роббера в вист. Ты видишь, что во всех отношениях я здесь безопасен. Много спрашивают меня о тебе; так же ли ты хороша, как сказывают — и какая ты: брюнетка или блондинка, худинькая или плотнинькая? …Забыл я тебе сказать, что в Ярополице (виноват: в Торжке) толстая М-llе Pojarsky, та самая, которая варит славный квас и жарит славные котлеты, провожая меня до ворот своего трактира, отвечала мне на мои нежности: стыдно вам замечать чужие красоты, у вас у самого такая красавица, что я встретя ее ахнула… Ты видишь, моя жёнка, что слава твоя распространилась по всем уездам. Довольна ли ты? будьте здоровы все; помнит ли меня Маша, и нет ли у ней новых затей? Прощай, моя плотнинькая брюнетка (что ли?). Я веду себя хорошо, и тебе не за что на меня дуться… Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете — а душу твою люблю я еще более твоего лица. Прощай, мой ангел, цалую тебя крепко».
Пушкин пишет жене о ее красоте — и не только внешней, но и внутренней. Знает, что ей это будет приятно, а заодно успокаивает: я люблю тебя, словно говорит он, не беспокойся.
Ревность Пушкина стала притчей во языцех, как и его непростой характер, — на этот счет язвили и современники, и потомки. Наталья Николаевна тоже переживала — муж ее был человеком известным, дам всех возрастов в кругу его общения было много. Поэтому почти в каждом письме он отчитывается в том, что вокруг него был «только мужеск пол».
Уметь мириться после ссоры
Бывали между поэтом и его женой бурные ссоры: «Однажды, возвратясь с бала, на котором Н.Н. Пушкина вообразила, что муж ее ухаживает за m-me Крюднер (что было совершенно несправедливо), она дала ему пощечину, о чем он, смеясь, рассказывал Вяземскому, говоря, что «у его мадонны рука тяжеленька», — вспоминала дочь Смирновой-Россет.
Как и во всякой семье, Александр Сергеевич и Наталья Николаевна иногда сердились друг на друга. Но Пушкин долго сердиться не мог, остывал. Свидетельство тому — два письма Наталье Николаевне, которые были написаны в один день, 30 апреля 1834 года.
В первом поэт бранит жену за то, что поехала на бал, когда он просил этого не делать: «Возвратясь домой, получаю твое письмо, милый мой ангел. Слава богу, ты здорова, дети здоровы, ты пай дитя; с бала уезжаешь прежде мазурки, по приходам не таскаешься. Одно худо: не утерпела ты, чтоб не съездить на бал княгини Галицыной. А я именно об этом и просил тебя. Я не хочу, чтоб жена моя ездила туда, где хозяйка позволяет себе невнимание и неуважение. … Жёнка, жёнка! если ты и в эдакой безделице меня не слушаешь, так как мне не думать… ну, уж бог с тобой. Ты говоришь: я к ней не ездила, она сама ко мне подошла. Это-то и худо. Ты могла и должна была сделать ей визит, потому что она штатс-дама, а ты камер-пажиха; это дело службы. Но на бал к ней нечего было тебе являться. Ей богу, досада берет — и письма не хочу продолжать».
Во втором просит прощения: «Жена моя милая, жёнка мой ангел — я сегодня уж писал тебе, да письмо мое как-то не удалось. Начал я было за здравие, да свел за упокой. Начал нежностями, а кончил плюхой. Виноват, жёнка. Остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим».
Решать проблемы вдвоем, не пуская в свои отношения посторонних
Поэт считал, что двое людей, которые связаны брачными узами, сами должны разбираться в своих отношениях. «Жена не может, сохраняя приличие, выслушивать, что ее муж — презренный человек, и обязанность моей жены подчиняться тому, что я себе позволяю. Не женщине в 18 лет управлять мужчиною 32 лет», — писал Пушкин своей теще Наталье Ивановне летом 1831 года. Та, по мнению Пушкина, настраивала дочь против мужа, а этого он вынести не мог.
Пушкины жили на виду и были предметом постоянного внимания российского высшего общества. Их жизнь можно сравнить с жизнью современных звезд, о которых всем и каждому быстро становятся известны всевозможные домыслы и слухи.
В 1834 году случился скандал с письмом поэта жене, которое рассердило самого царя, — в нем Александр Сергеевич давал краткое наставление своему сыну Сашке: «Видел я трех царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвертого не желаю; от добра добра не ищут. Посмотрим, как-то наш Сашка будет ладить с порфирородным своим тезкой; с моим тезкой я не ладил. Не дай бог ему идти по моим следам, писать стихи да ссориться с царями! В стихах он отца не перещеголяет, а плетью обуха не перешибет».
То, что личное письмо вскрыли и сделали достоянием общественности, вывело Пушкина из себя. И он на всякий случай попросил жену никому своих писем не показывать: «Смотри, жёнка: надеюсь, что ты моих писем списывать никому не дашь; если почта распечатала письмо мужа к жене, так это ее дело, и тут одно неприятно: тайна семейственных сношений, проникнутая скверным и бесчестным образом; но если ты виновата, так это мне было бы больно. Никто не должен знать, чтó может происходить между нами; никто не должен быть принят в нашу спальню. Без тайны нет семейственной жизни. Я пишу тебе, не для печати; а тебе нечего публику принимать в наперсники».
Частная, не для публики, жизнь Пушкиных не была простой. В письмах поэт жалуется жене на безденежье и долги, сокрушается, что не может быть рядом — вынужден работать, чтобы зарабатывать на пропитание всему семейству. Он переживает за Наталью Николаевну и детей: «Умри я сегодня, что с вами будет?» Пушкин делал для них все, что мог. Скорее всего, даже больше того, о чем нам известно. У него можно учиться преданности семье во всем, до самого конца.
И еще доверию, без которого построить семью очень трудно: «Побранив тебя, беру нежно тебя за уши и цалую — благодаря тебя за то, что ты богу молишься на коленах посреди комнаты. Я мало богу молюсь и надеюсь, что твоя чистая молитва лучше моих, как для меня, так и для нас».
Фото: Коллекция/iStock
